— Остановись, — выдыхает Миллер, продолжая прижимать мою голову к себе, — пожалуйста, остановись.

Он может кончить в любую секунду и понимание этого еще больше подстегивает меня.

— Нет! — Миллер резко поднимает колено и ударяет меня в челюсть, я кричу от резкой боли. Его возбуждение выскальзывает из моего рта, когда я встаю, хватаюсь за лицо и стараюсь унять ноющую боль. — Отвали от меня! — Миллер выпрямляется и отползает назад, пока не упирается в спинку кровати. Одну ногу сгибает в колене, другую вытягивает вперед. Синие глаза широко открыты и в них плещется ужас, тело покрыто испариной, а грудь тяжело вздымается от страха.

Я бессознательно отстраняюсь. Удивление и настороженность не дают приблизиться к нему, чтобы успокоить. Не могу произнести ни слова. Просто смотрю, как его взгляд бегает по сторонам, в то время как сам Миллер пытается унять учащенное сердцебиение, прижав ладонь к груди. Боль, пронзающая челюсть невероятно сильная, но я не проливаю ни капли слез. Просто эмоционально отгораживаюсь. С видом загнанного в угол беспомощного, запуганного животного он опускает взгляд на пах, и я вслед за ним.

Миллер все еще возбужден. Его член дергается, и он стонет, запрокинув голову.

А потом кончает.

Подавленно всхлипывая.

Белая жидкость заливает живот и бедра. Кажется, что она вытекает целую вечность.

— Нет, — бормочет он себе под нос, вцепившись руками в волосы и зажмурив глаза, — нет! — ревет он, ударяет руками по полу, и я в ужасе отшатываюсь назад.

Не знаю, что делать. Продолжаю сидеть в стороне, схватившись за подбородок, и лихорадочно рассуждаю. Воспоминания наводняют разум. Однажды Миллер позволил взять его член в рот. Ненадолго. И он не кончил. Стонал от удовольствия, поощрял и направлял меня, но быстро потерял интерес. В последующие разы, когда я осмеливалась удовлетворять его орально, попытки пресекались. Однажды у себя в офисе он позволил использовать руку, и я помню, как уточнил, что можно только ей. А еще Миллер упоминал, что не занимается самоудовлетворением.

Почему?

Он берет салфетки из стоящей на столе коробки и начинает судорожно себя вытирать.

— Миллер? — зову я тихо, нарушая звуки учащенного дыхания и лихорадочных движений. Я не могу приблизиться к нему, пока он не поймет, что я здесь. — Миллер, посмотри на меня.

Он опускает руки, но его взгляд блуждает по моему телу, избегая глаз.

— Миллер, пожалуйста, посмотри на меня, — осторожно подаюсь вперед, невероятно сильно желая его утешить, потому что он определенно в этом нуждается, — пожалуйста, — жду, сгорая от нетерпения, понимая, что нужно действовать очень осторожно, — умоляю тебя.

Он медленно закрывает тоскливые синие глаза и в конце концов снова открывает, заглядывая мне прямо в душу. Качает головой.

— Мне так жаль, — почти задыхается он, ладонью сжимая горло, как будто ему тяжело дышать, — я причинил тебе боль.

— Я в порядке, — не соглашаюсь, хотя судя по всему, мне понадобится вправить челюсть. Убираю руку от подбородка и подвигаюсь к нему ближе, осторожно устраиваясь у него на коленях. — Со мной все хорошо, — повторяю, утыкаясь лицом в его влажную шею, чувствуя облегчение, когда он принимает мои утешения. — Ты в порядке?

Он коротко вздыхает, почти смеясь.

— Не совсем понимаю, что произошло.

Я хмурюсь, осознавая, что он собирается увильнуть от любых вопросов.

— Ты можешь со мной поделиться, — настаиваю я.

Миллер отстраняет меня от груди, и под его пристальным взглядом ощущаю себя маленькой и никчемной. Бесстрастное выражение его лица тоже не помогает.

— Чем поделиться?

Я слегка пожимаю плечами.

— Почему ты так резко реагируешь? — Мне неуютно под его пристальным взглядом. Не знаю, как так вышло, но с тех пор как мы познакомились, я единственная кому достается этот пронзительный взор.

— Извини. — Его взгляд смягчается и наполняется беспокойством, когда он переводит его на мою челюсть. — Ты напугала меня, Оливия. Ничего больше. — Он скользит гладкой ладонью по моей щеке и нежно водит по ней кругами.

Он лжет. Но я не могу вынудить его признаться в чем-то, что причинит ему боль. Теперь я это понимаю. Темное прошлое Миллера должно оставаться во мраке, подальше от нашего света.

— Хорошо, — соглашаюсь я, совсем не имея это в виду. Никому из нас не хорошо. Хочу попросить его высказаться, но внутреннее чутье подсказывает не делать этого. Это чутье направляло меня с первого дня знакомства с мужчиной, который постоянно ставит меня в тупик. Не перестаю себя в этом заверять, но в тоже время задаюсь вопросом, что было бы, не прислушивайся я к сердцу в том, что касается Миллера и проблем, с которыми мы сталкивались. И знаю ответ. Я бы по-прежнему была мертвой. Безжизненной. Притворялась счастливой, влача одинокое существование. Может моя жизнь и приняла неожиданный поворот и сейчас с лихвой восполняется недостаток драмы за последние годы, но я не оставлю попыток помочь любимому человеку преодолеть его трудности. Я всегда буду рядом.

Я узнала много темных секретов Миллера Харта и в глубине души понимаю, что это еще не конец. Возникает все больше вопросов. И какими бы ни были ответы, они ни на йоту не изменят моих чувств к этому мужчине. Если что-то причиняет ему боль, то и мне тоже. Я не хочу, чтобы из-за меня он страдал еще больше, а если заставить его рассказать, то так и случится. Так что посылаю свое любопытство к чертям. И не обращаю внимания на тревожный звоночек, возникающий в голове, который говорит о том, что на самом деле я не хочу знать правду.

— Я люблю тебя до мозга костей, — шепчу, пытаясь сгладить неловкую ситуацию. — Я люблю тебя до испорченного одержимого мозга костей.

Серьезное выражение лица сменяется лучезарной улыбкой, показывая ямочку и сверкающие синие глаза.

— А мой испорченный одержимый мозг глубоко тобой очарован. — Он тянется к моей челюсти. — Болит?

— Не очень. Я уже привыкла к тому, что в последние дни у меня голова идет кругом.

Он вздрагивает, и я тут же понимаю, что попытки поднять настроение пошли прахом.

— Не говори так.

Собираюсь извиниться, когда раздается громкий звук телефона Миллера.

Он аккуратно пересаживает меня с колен в сторону и, поднимаясь, целует в лоб, прежде чем подойти к столу и взять трубку.

— Миллер Харт. — Как обычно его голос звучит отстраненно и неприветливо, пока он голый шагает к кабинету. Пока мы здесь были, он всегда закрывал дверь, отвечая на телефонные звонки, но не в этот раз. Воспринимаю это как приглашение и вскакиваю, следуя за ним. Но притормаживаю у порога, любуясь обнаженным мужчиной, который расположился в кресле и массирует висок кончиками пальцев. У него раздраженный и напряженный вид, но как только наши взгляды встречаются, негативные эмоции отступают, и остается только сияющая синева. Я поднимаю руку и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Подожди минуту, — резко говорит он в трубку и кладет ее на обнаженную грудь. — Все в порядке?

— Конечно, не буду тебе мешать.

В задумчивости он постукивает телефоном по груди и осматривает мое обнаженное тело с головы до ног.

— Я не хочу, чтобы ты уходила. — Его взгляд находит мой, и я понимаю двойной смысл слов. Он наклоняет голову, и я робко подхожу, удивленная просьбой, но не своим набирающим обороты желанием.

Миллер смотрит на меня с намеком на улыбку, затем берет за руку и целует верхушку нового кольца.

— Садись. — Он тянет меня, пока я не падаю на его голые колени. Каждая мышца в теле напрягается, когда я ощущаю полуэрегированный член между ягодиц. Откидываюсь назад и устраиваюсь на груди Миллера, утыкаясь головой в изгиб его шеи.

— Продолжай, — приказывает он в трубку.

Я улыбаюсь про себя способности Миллера быть со мной таким нежным и заботливым, и таким наглым и резким с кем бы то ни было на другом конце провода. Он обвивает меня мускулистой рукой и крепко прижимает к себе.

— Это Ливи, — шипит Миллер. — Я мог бы говорить хоть с чертовой королевой, но если нужен Ливи, то королеве придется нахрен подождать.